Внимание! Перевод текстов выполнен автоматически. Возможны неточности и неполнота перевода. Мы прилагаем все усилия для обеспечения точности перевода, но рекомендуем использовать его только в качестве общего ориентира.
It is a winter's taleЭто зимняя сказкаThat the snow blind twilight ferries over the lakesЧто снежные слепящие сумерки плывут над озерамиAnd floating fields from the farm in the cup of the vales,И плывут поля с фермы в чаше долин,Gliding windless through the hand folded flakes,Скользя безветренно сквозь сложенные вручную хлопья,The pale breath of cattle at the stealthy sail,Слабое дыхание скота у крадущегося паруса,And the stars falling cold,И падающие холодные звезды,And the smell of hay in the snow, and the far owlИ запах сена на снегу, и далекая соваWarning among the folds, and the frozen holdПредупреждение среди складок, и замерзший трюмFlocked with the sheep white smoke of the farm house cowlСтекался с овцами белый дым над крышей фермерского домаIn the river wended vales where the tale was told.В реку вились долины, где была рассказана эта история.Once when the world turned oldОднажды, когда мир состарилсяOn a star of faith pure as the drifting bread,На звезде веры, чистой, как плывущий хлеб.,As the food and flames of the snow, a man unrolledКак еда и пламя снег, мужчина развернулThe scrolls of fire that burned in his heart and head,Свитки в огонь, который горел в его сердце и голове,Torn and alone in a farm house in a foldПорванные и один в загородном доме в складкуOf fields. And burning thenПолей. И тогда горятIn his firelit island ringed by the winged snowВ его firelit остров окружен крылатого снежногоAnd the dung hills white as wool and the henИ навоз холмы белыми, как шерсть и курицаRoosts sleeping chill till the flame of the cock crowНасесты спать холода до пламени петух Combs through the mantled yards and the morning menПрочесывает покрытые камнями дворы и утренних людейStumble out with their spades,Выходят, спотыкаясь, со своими лопатами,The cattle stirring, the mousing cat stepping shy,Шевелящийся скот, робко ступающая кошка-мышка,The puffed birds hopping and hunting, the milkmaidsНадутые птицы прыгают и охотятся, дояркиGentle in their clogs over the fallen sky,Мягко ступают в своих сабо по упавшему небу.,And all the woken farm at its white trades,И вся проснувшаяся ферма на своих белых промыслах,He knelt, he wept, he prayed,Он опустился на колени, он плакал, он молился,By the spit and the black pot in the log bright lightУ вертела и черного горшка при ярком свете бревенAnd the cup and the cut bread in the dancing shade,И чаши, и нарезанного хлеба в танцующей тени,In the muffled house, in the quick of night,В приглушенном доме, в быстроте ночи,At the point of love, forsaken and afraid.На пороге любви, покинутый и испуганный.He knelt on the cold stones,Он опустился на колени на холодные камни,He wept form the crest of grief, he prayed to the veiled skyОн плакал на гребне горя, он молился затянутому пеленой небуMay his hunger go howling on bare white bonesПусть его голод воет на голых белых костяхPast the statues of the stables and the sky roofed stiesМимо статуй конюшен и хлевов с небесными крышамиAnd the duck pond glass and the blinding byres aloneИ стекла утиного пруда, и ослепляющих хлевов в одиночествеInto the home of prayersВ дом молитвAnd fires where he should prowl down the cloudИ горит там, где ему следовало бы красться по облакуOf his snow blind love and rush in the white lairs.Его снежной слепой любви и мчаться в белых логовищах.His naked need struck him howling and bowedЕго обнаженная потребность поразила его воем и склонилаThough no sound flowed down the hand folded airХотя ни звука не доносилось из сложенного ладонями воздухаBut only the wind strungНо только шумел ветер.Hunger of birds in the fields of the bread of water, tossedГолод птиц на полях, хлеб из воды, брошенныйIn high corn and the harvest melting on their tongues.В высокую кукурузу, и урожай таял у них на языке.And his nameless need bound him burning and lostИ его безымянная нужда связала его, сжигая и теряяWhen cold as snow he should run the wended vales amongКогда холодно, как снег, он должен пробежать по закрученным долинам средиThe rivers mouthed in night,Устьев рек в ночи,And drown in the drifts of his need, and lie curled caughtИ утонуть в сугробах своей нужды, и лежать, свернувшись калачиком, пойманныйIn the always desiring centre of the whiteВ вечно желающем центре белогоInhuman cradle and the bride bed forever soughtНечеловеческая колыбель и ложе невесты, которого вечно искалиBy the believer lost and the hurled outcast of light.Потерянный верующий и изгнанный изгой света.Deliver him, he cried,Избавь его, взывал он.,By losing him all in love, and cast his needПотеряв его всего в любви, и отбрось его нужду.Alone and naked in the engulfing bride,Одинокий и обнаженный в "всепоглощающей невесте",Never to flourish in the fields of the white seedНикогда не расцветет на полях белого семениOr flower under the time dying flesh astride.И не расцветет под увядающей от времени плотью верхом.Listen. The minstrels singПослушай. Менестрели поютIn the departed villages. The nightingale,В покинутых деревнях. Соловей,Dust in the buried wood, flies on the grains of her wingsПыль в погребенном лесу, мухи на зернышках ее крыльевAnd spells on the winds of the dead his winter's tale.И разносит по ветрам мертвых свою зимнюю сказку.The voice of the dust of water from the withered springГолос водяной пыли из засохшего источникаIs telling. The wizenedЭто красноречиво. ВысохшийStream with bells and baying water bounds. The dew ringsРучей с колокольчиками и журчащими берегами. Роса звенитOn the gristed leaves and the long gone glisteningНа покрытых щетиной листьях и давно исчезнувшем блескеParish of snow. The carved mouths in the rock are wind swept strings.Приход снега. Вырезанные в скале отверстия - это струны, уносимые ветром.Time sings through the intricately dead snow drop. Listen.Время поет сквозь замысловатую мертвую капель снега. Послушай.It was a hand or soundЭто была рука или звукIn the long ago land that glided the dark door wideВ далекой стране, которая широко распахнула темную дверьAnd there outside on the bread of the groundИ там, снаружи, на хлебе землиA she bird rose and rayed like a burning bride.Птица-самка поднялась и засияла, как горящая невеста.A she bird dawned, and her breast with snow and scarlet downed.Появилась птица-самка, и грудь ее покрыта снежным и алым пухом.Look. And the dancers moveСмотрите. И танцоры движутсяOn the departed, snow bushed green, wanton in moon lightНа ушедших зеленел снежный кустарник, распутный в лунном светеAs a dust of pigeons. Exulting, the grave hoovedКак пыль от голубей. Ликуя, могила зацокала копытами.Horses, centaur dead, turn and tread the drenched whiteЛошади, мертвые кентавры, поворачиваются и ступают по промокшей белизне.Paddocks in the farms of birds. The dead oak walks for love.Загоны на птичьих фермах. Мертвый дуб идет ради любви.The carved limbs in the rockВысеченные в скале ветвиLeap, as to trumpets. Calligraphy of the oldСкачи, как под звуки труб. Каллиграфия стариныLeaves is dancing. Lines of age on the stones weave in a flock.Листья танцуют. Линии возраста на камнях сплетаются в стаю.And the harp shaped voice of the water's dust plucks in a foldИ арфообразный голос вод собирает пыль в складки.Of fields. For love, the long ago she bird rises. Look.Из полей. Для любви поднимается давняя птица. Смотри.And the wild wings were raisedИ взметнулись дикие крыльяAbove her folded head, and the soft feathered voiceНад ее опущенной головой, и мягкий голос из перьевWas flying through the house as though the she bird praisedРазнесся по дому, как будто она хвалила птицуAnd all the elements of the slow fall rejoicedИ все элементы медленного падения возрадовалисьThat a man knelt alone in the cup of the vales,Что мужчина стоял на коленях в одиночестве в чаше долин,In the mantle and calm,В мантии и спокойствии,By the spit and the black pot in the log bright light.У вертела и черного горшка при ярком свете бревен.And the sky of birds in the plumed voice charmedИ небо с птицами в голосе с перьями очаровывалоHim up and he ran like a wind after the kindling flightЕго подняли, и он помчался, как ветер, за растопкой.Past the blind barns and byres of the windless farm.Мимо глухих амбаров и хлевов безветренной фермы.In the poles of the yearНа полюсах годаWhen black birds died like priests in the cloaked hedge rowКогда черные птицы умирали , как священники , в укрытом плащами ряду живой изгороди .And over the cloth of counties the far hills rode near,И над полотном графств далекие холмы скакали рядом,Under the one leaved trees ran a scarecrow of snowПод однолистными деревьями бежало снежное пугалоAnd fast through the drifts of the thickets antlered like deer,И быстро пробиралось через сугробы зарослей с оленьими рогами,Rags and prayers down the knee-Тряпки и молитвы на коленях-Deep hillocks and loud on the numbed lakes,Глубокие холмы и грохот на онемевших озерах,All night lost and long wading in the wake of the she-Всю ночь потерянный и долгий переход вброд по следам самки-Bird through the times and lands and tribes of the slow flakes.Птица сквозь времена, земли и племена медленных хлопьев.Listen and look where she sails the goose plucked sea,Послушай и посмотри, куда она плывет по ощипанному гусем морю.,The sky, the bird, the bride,Небо, птица, невеста,The cloud, the need, the planted stars, the joy beyondОблако, нужда, посаженные звезды, запредельная радостьThe fields of seed and the time dying flesh astride,Поля с семенами и умирающая от времени плоть верхом,The heavens, the heaven, the grave, the burning font.Небеса, рай, могила, пылающая купель.In the far ago land the door of his death glided wide,В далекой далекой стране широко распахнулись врата его смерти,And the bird descended.И птица опустилась.On a bread white hill over the cupped farmНа хлебно-белый холм над чашеобразной фермойAnd the lakes and floating fields and the river wendedИ озера, и плавучие поля, и река теклиVales where he prayed to come to the last harmДолины, где он молился, чтобы ему причинили последний вредAnd the home of prayers and fires, the tale ended.И дом молитв и огней, сказка закончилась.The dancing perishesТанцы исчезаютOn the white, no longer growing green, and, minstrel dead,На белом, больше не зеленеющем, и менестрель мертв,The singing breaks in the snow shoed villages of wishesПение прерывается в заснеженных деревнях желанийThat once cut the figures of birds on the deep breadКоторые когда-то вырезали фигурки птиц на глубоком хлебеAnd over the glazed lakes skated the shapes of fishesА над застекленными озерами катались фигуры рыбFlying. The rite is shornЛетающих. Ритуал прерванOf nightingale and centaur dead horse. The springs witherО найтингейле и мертвой лошади-кентавре. Источники иссякаютBack. Lines of age sleep on the stones till trumpeting dawn.Назад. Линии возраста спят на камнях до трубящего рассвета.Exultation lies down. Time buries the spring weatherЛикование утихает. Время хоронит весеннюю погоду.That belled and bounded with the fossil and the dew reborn.Это звенело и переплеталось с окаменелостью и возрожденной росой.For the bird lay beddedИбо птица лежала в постелиIn a choir of wings, as though she slept or died,В хоре крыльев, как будто она спала или умерла,And the wings glided wide and he was hymned and wedded,И крылья широко распахнулись, и он был воспет и обвенчан,And through the thighs of the engulfing bride,И через бедра поглощающей невесты,The woman breasted and the heaven headedС женской грудью и небесной головойBird, he was brought low,Птица, он пал ниц,Burning in the bride bed of love, in the whirl-Сгорая на ложе любви невесты, в водовороте-Pool at the wanting centre, in the foldsБассейн в центре желания, в складкахOf paradise, in the spun bud of the world.Из рая, в распустившемся бутоне мира.And she rose with him flowering in her melting snow.И она поднялась вместе с ним, расцветая в своем тающем снегу.
Поcмотреть все песни артиста