Вот ржавый кран вцепился в исполина и снёс его с протянутой рукой, И ног чугунных рваная штанина в казанское в небо смотрит сиротой. Седая ель покрылась изморозью, он грохнул так, последний шля привет, Что из души повылетали гвозди, которые вбивали с детских лет. Когда-то здесь аллеи были узки и здесь на площади, чуть в стороне Вожатая в нарядной белой блузке на шею галстук повязала мне. Теперь кто пал – тому уж не подняться, прощай, Ильич, я знаю по себе: Как трудно от чего-то оторваться, что с молоком воспитано в тебе. Прощай, прощай без памяти, без слова, лишь диких птиц засохнувший помёт. Когда в душе нет ничего святого, то и пенять не надо на народ. Когда-то здесь аллеи были узки и здесь на площади, чуть в стороне Вожатая в нарядной белой блузке на шею галстук повязала мне. Ах, красный галстук – горькая потеря и праздник Мая, мира и труда. Я и тогда особенно не верил, ну, а теперь тем боле, господа. Идут года, но спицы расписные всё так же вязнут в лжи по самую ось. Мы тоже дети страшных лет России, нам многое увидеть довелось. Когда-то здесь аллеи были узки и здесь на площади, чуть в стороне Вожатая в нарядной белой блузке на шею галстук повязала мне. Когда-то здесь аллеи были узки и здесь на площади, чуть в стороне Вожатая в нарядной белой блузке на шею галстук повязала мне.